 Вы как-то разделяете для себя музыку — ну хотя бы на поп-музыку и рок… Или для вас это не имеет никакого значения? Это ведь распространенное мнение: есть хорошая музыка, а есть плохая. Другие термины, мол, не имеют смысла.
Я могу на эту тему спорить часами — у вас не хватит терпения. И, честно говоря, мне просто лень. Некоторые ведь считают, что если вышел с гитарой и живым коллективом, то это рок. Хорошо, получается, что Дима Билан и Лазарев — это рок. Я, например, попсовая певица. И по-другому не будет. Кто-то вот недавно написал, что я теперь играю глэм-рок, — это полный бред. Я из своей попсы никуда не вылезу.
У нас же большинство рокеров играют попсу. Вот и я тоже. Я даже ради интереса заглянула в словарь Ожегова, посмотреть определения. И читаю там: рок-н-ролл — танец, энергичный, парный. Я точно не пою рок-н-ролл. Рокеры по Ожегову — это команда необузданных молодых людей, которые нарушают правила дорожного движения. Я сразу решила посмотреть, что же такое попса. Оказывается, это неинтересная музыка для малообразованной молодежи. Значит, если я крутой рокер, я должна взять с собой тестики на IQ и перед входом в концертный зал раздавать. Не прошел тест — на концерт не пускаем. Смешно ведь. А если серьезно, то именно жанр поп-музыки дает мне большую свободу музыкально экспериментировать.
А вы чувствуете разницу между российской поп-музыкой и западной?
Конечно. Их индустрии очень много лет. С чем бы это сравнить — грубо говоря, когда у них строили метро, у нас отменили рабовладельческий строй. Мы еще слишком молоды. И я бы не сказала, что мы движемся в ту же сторону, — к счастью, нет.
Почему — к счастью?
Потому что мы сами другие. Мы отличаемся от всего мира. Их песни здесь не работают и, надеюсь, не будут работать.
А почему наша поп-музыка так отличается от западной?
У нас всё так. Всё покупается, и всё продается. У нас в хороших клиниках воруют почки. О какой музыке тут говорить? Альбомы не будут нормально продаваться, пока не будут сажать каждого, кто продает ворованные альбомы.
Вы ведь, наверное, слышали о том, что группа Radiohead одной из первых выложила свой альбом на сайт для бесплатного скачивания. И предложила всем желающим заплатить за него, сколько они захотят.
Это от безысходности. Если ты знаешь, что альбом купят за определенную цену, ты все равно будешь его продавать. Если ты думаешь: «Блин, пираты все равно украдут, попробую хотя бы так».
Вы вообще понимаете, что вы — звезда?
Я по знаку зодиака Близнецы. У меня постоянно появляется ощущение, что все это не совсем со мной происходит. Что вот есть какая-то певица, которой только что дали какую-то премию (мы разговариваем после вручения премии Top Glossy. — К.И.), она вышла на сцену, поулыбалась, ей вручили какие-то призы… Но вот когда я принесу их домой, мне будет казаться, что это дали кому-то другому. В жизни и на сцене мы два разных персонажа.
Вы сейчас певица номер один в России. Первая звезда такого масштаба после Земфиры…
Надо куда-нибудь записать (смеется). Я этого не ожидала, в общем, и не стремилась к этому даже. Я, когда записывала первый альбом, «Трудный возраст», жила в Казани. Потом перебралась в Москву. Так вот мне тогда казалось, что люди в телевизоре — либо геи, либо девочки с богатыми мужьями. И всё, по-другому не бывает. Я приехала в Москву просто работать по кафе и ресторанам. Точно так же я работала в Казани. Но вот однажды приехала в Петербург на фестиваль танцевальной музыки. Не было ни одного радиоэфира. Я вышла на сцену, и 15 тысяч человек запели песню «Трудный возраст». Мне тогда показалось, что я… сошла с ума. Я перестала петь, опустила микрофон. Единственный раз в жизни на сцене я не знала, что делать. Просто поклонилась и ушла. Это не от скромности, я просто испугалась.
Вас ведь и потом долго не пускали в эфир…
Да — и на радио, и в телик. Я думала, здесь все устроено, как в Казани: принес музыкальному редактору записи, ему понравилось, он поставил в эфир. А в Москве нужно нажать на кнопочку и сказать: «Здравствуйте, я принесла вам диск». Тебе обязательно ответят: «Оставьте на охране». Потом, когда с десятого раза ты туда дозваниваешься, тебе говорят: «Неформат». Но я и не представляла, что бывает по-другому. Просто работала как малобюджетный проект.
Интересно, вы ведь еще и первый артист с такой масштабной аудиторией, который прославился вообще без помощи телевидения. Вам это льстит?
Я понимаю, что все может быть по-честному. Что не обязательно рядом должны быть богатые дяденьки. А вот друзья рядом должны быть. Это, может быть, чересчур пафосно прозвучит. Но без них ничего бы не вышло. Мои песни так и передавали — через знакомых. Во многом благодаря тому, что я стала известной именно так, я понимаю, что не должна петь чужие, неблизкие мне песни. Мне много предлагают, но это ведь сразу слышно.
Вы постоянно меняетесь. Зачем вам это — менять звук, мелодику, интонации? Это очень нехарактерно для поп-музыканта.
Мне все время говорят, что я сумасшедшая. Но у меня есть одно важное отличие: мне нечего терять. Я знаю, куда мне вернуться. Можно работать в маленьких клубах, и на жизнь будет хватать. Я никогда не думала, что стану богатым человеком. Поэтому мне не страшно экспериментировать. Я хочу когда-нибудь подойти к зеркалу — но не так, как делают маленькие девочки, когда воображают: «Я — звезда». А вот спокойно подойти и сказать себе: «Я знаю свое дело от начала и до конца».
У вас на втором альбоме есть экспериментальная электроника. Некоторые совсем новые песни — это почти шансон. Но при этом вы же понимаете, что ни электронщики, ни почитатели шансона всерьез вас никогда воспринимать не будут…
Да мне до лампочки. Музыка должна быть вот отсюда (показывает в область сердца). Как тебе нравится, как тебя прет, так и надо делать… А на концерте должно быть по-другому, все должно быть сыграно качественно.
Кстати, про качество. Ваш первый альбом ведь с профессиональной точки зрения и записан, и сведен намного хуже, чем второй. Но при этом именно он вас сделал знаменитой. И продавался он лучше. Выходит, дело все-таки не в качестве…
Ну конечно, важна какая-то душевность. У нас были ситуации, когда на студию приходили суперпрофессиональные гитаристы. И все равно что-то было не так. Наш гитарист играл, может быть, и не так профессионально, но что-то в его игре было такое, что становилось понятно: песня ему нравится, он от нее кайфует. Это слышно даже в записи.
А как вы записываетесь? Насколько я понимаю, есть люди, которые делают вам звук. Каким образом вы им объясняете, как должна звучать песня. Приносите песню «Одиночка» и кассету Стаса Михайлова: «Вот хочу, как у него»?
Нет. Мы как-то коллегиально принимаем решения. Я на втором альбоме даже значусь саундпродюсером.
А вы меняете музыкантов в своем коллективе? Ну, как Земфира: новый альбом — новый состав.
У нас другие отношения в группе. Мне важен рост моих музыкантов. Мы все в одной упряжке. Мы никогда не летаем с ними разными классами — они в экономе, а я — в випе. Я знаю такие примеры, это ужасно. МакSим — это не я одна, это мы вместе.
Как у вас строятся отношения с лейблом? Вы, главный актив Gala Records, приносите им песню «Одиночка». А они что в ответ?
Мы ругаемся. Очень сильно. Люди, которые сидят в офисе, — они замечательные, но они не музыканты. Они совсем иначе видят музыку, мир, людей вокруг (смеется). Поэтому мы очень часто спорим. Но мы уважаем друг друга. Мы можем поссориться до такой степени, что не будем несколько дней разговаривать. Но потом все-таки находим общий язык. Все-таки меня всегда там рады видеть.
Даже с «Одиночкой»?
Да. И слава богу, у них хватает ума дать послушать новые песни кому-то еще, людям извне. Не рубить сплеча. Проблем становится меньше. Но мы все равно находим поводы для ссоры. Например, из-за обложек дисков. Ну и все-таки «Одиночка» — это не сингл. Это песня, которая должна создавать настроение на новом альбоме. Там хватает слезливых песен, но я не хочу, чтобы он был мрачным и слушатель потом повесился. Я хочу, чтобы он дослушал эту пластинку, как предложение, до конца, и понял, что точка все-таки на солнце.
Вы часто говорите, что вас волнуют только песни. Все остальное вы отдаете на откуп лейблу?
Нет. Меня все волнует: обложки дисков, трек-лист… Но я стараюсь прислушиваться к мнению окружающих. Иногда, правда, как, например, в случае с концертом в «Олимпийском», этого делать не стоит.
Почему?
Это такая волокита. Все вокруг тебе говорят: надо вот так. Все хотят поучаствовать в этом. Чтобы потом сказать: «Это я сделал!» А потом зрители пришли на концерт и увидели вот такого крошечного артиста. Все сразу разбежались по углам: «Это не мы». И я поняла, что стоять в конечном итоге лицом к лицу со зрителем мне. Поэтому теперь я очень сильно ругаюсь из-за разных важных мелочей.
Вам не по возрасту, но у вас есть все зачатки настоящей поп-дивы…
Тогда мне надо волосы нарастить и губы силиконом накачать.
Ну правда, отличные песни, честная популярность. Но чего-то вам не хватает — нужны поступки, мифотворчество, что ли.
А вот я надеюсь, что песен достаточно. Я очень хочу в это верить. Вы бы знали, как мне тяжело принимать участие в мероприятиях, не имеющих никакого отношения к музыке. Для чего все это?! Неужели они там со сцены, когда получают свои награды, могут объяснить, зачем они там? Концерты мне нравятся гораздо больше, я выхожу на сцену и прекрасно понимаю, зачем я там.
А вы на какой музыке выросли? На вас ведь что-то должно было повлиять?
А ничего на меня не повлияло. Я слушала то, что слушали родители. Папа — Deep Purple, Pink Floyd. Мама — Антонова, Пугачеву. Но ничего из этого на меня не повлияло. Скорее всего, меня сформировали мои друзья, те, с кем я общалась, когда была подростком. Мне очень рано встретились отличные музыканты. И они мне очень помогли, они меня ругали. Они не говорили: «Вот тут не так, это не то». Нет, такого не было, они просто орали: «Чего ты творишь?» Я злилась страшно, зато я старалась.
Ну хорошо. А какая-то современная русская музыка вам нравится?
У меня нет дома телевизора. Но вот есть виниловый проигрыватель и пластинки. Мы с дочкой слушаем музыку из советских фильмов, сказки. Там ведь звук действительно другой — теплый, мягкий. А вот покупаешь новый винил именитых иностранных звезд, а он уже не звучит так. Потому что они уже пишут на цифру.
А вам самой теперь не хочется записываться на пленку, издаваться на виниле?
Я хочу, чтобы моя музыка стала такого масштаба, чтобы ее можно было записывать на пленку. Сейчас рано об этом говорить.
Но все-таки назовите пять любимых российских музыкантов.
Мне нравится Пресняков. Агутин — друг его. Меладзе. Земфира очень нравится. Ну и «Гости из будущего».
А какой альбом Земфиры у вас любимый?
Вот, кстати, тот самый, на котором она с электронной музыкой экспериментировала.
«Вендетта»?
Ага.
А почему вы не называете своих ближайших коллег — Диму Билана, Сергея Лазарева? Вот положа руку на сердце, вам ведь они не нравятся?
Ну что уж там. Они профессионально работают. Я видела, как выступает Билан, — он так много сил отдает на сцене. На Сергея Лазарева приятно смотреть. И музыканты у них хорошие.
А песни?
А песни, честно говоря, мне не нравятся. Но Сережу Лазарева многие любят…
Билана любят, кажется, еще больше.
Да Диму любят во главе с Яной Рудковской.
|
